Красная палатка среди белых льдов

В 1928 году Умберто Нобиле получил в свое распоряжение им же построенную «Италию», дирижабль, созданный по образу и подобию «Норге», как бы второй ее экземпляр. Генерал задумал собственную экспедицию к Северному полюсу, обосновывая это желанием выполнить по маршруту (и особенно в самой точке полюса) ряд ответственных научных наблюдений. Он хотел высадить на 90-й параллели исследовательский «десант», а через несколько дней забрать людей на борт – за это время они успели бы провести уникальные измерения, в первую очередь глубины Ледовитого океана в точке полюса, чего не сумели сделать ни Пири, ни Кук, ни члены экспедиции на «Норге». Конечно, генерал жаждал выйти победителем в споре с Амундсеном, поставить его, признанного полярника номер два в мировой табели об арктических рангах, на место, щелкнуть по носу самолюбивого гордеца.

Но есть и соображения совсем другого рода. Рейс дирижабля мог иметь несомненную политическую окраску. Италия считалась родиной фашизма, а премьер-министром в ту пору был Бенито Муссолини, ставший наиболее преданным другом Адольфа Гитлера! Не исключено, что экспедиция 1928 года не в последнюю очередь имела целью обнаружить с воздуха какой-нибудь, пусть самый крошечный, островок в Центральной Арктике и назвать его именем фашистского дуче. Подтверждением такой догадки служит непреложный факт: когда дирижабль медленно проплывал над Северным полюсом, его экипаж встал по стойке «смирно» и четырнадцать итальянцев (на борту были также чешский физик Франтишек Бегоунек и шведский геофизик Финн Мальмгрен) дружно прокричали «Вива Италиа фасиста!» – «Да здравствует фашистская Италия!»

Сам Нобиле подобные обвинения отвергал. Да и вся его последующая биография говорит о том, что он имел право считать себя антифашистом. Генерал много лет провел в эмиграции, в 1932 – 1936 годах работал инженером-дирижаблестроителем в СССР, в годы Второй мировой войны находился в США, вернувшись на родину, недвусмысленно заявил о своих демократических убеждениях. Более того, окружение Муссолини относилось к нему явно недружелюбно, и, когда разыгралась трагедия с дирижаблем, главари Италии сделали все, чтобы уязвить и ошеломить человека, и без того сильно пострадавшего при падении воздушного корабля на лед.

Поначалу все шло неплохо. «Италия» без приключений долетела до Шпицбергена и 11 мая 1928 года отправилась в первый научный полет, который прервался из-за сильного ветра. Второй полет продолжался и трое суток, воздухоплавателям удалось сечь почти не изученную область высокогорной Арктики, где предполагалось наличие так называемой Земли Джиллиса, однако никаких признаков ее обнаружено не было. Третий полет лея 23 мая. На следующий день дирижабль летел над Северным полюсом, однако снизиться и высадить на лед исследовательскую группу было абсолютно невозможно из-за непогоды. «Италия» легла на обратный курс к Шпицбергену, а 25 мая связь с нею внезапно оборвалась.

О том, что случилось, узнали много позже, когда начались спасательные операции. Корабль вдруг стал резко терять высоту – возникла необъяснимая утечка газа. Корма дирижабля со страшной силой ударилась о лед, при этом погиб моторист Помелла, а Нобиле, Мальмгрен и механик Чечони получили тяжелые травмы. Гондола разломилась надвое, дирижабль, резко потерявший в весе, взмыл в небо, и шесть членов его экипажа (их стали называть группой Алеcсандрини, по фамилии одного из них), находившихся в уцелевшей части гондолы, были унесены ветром вместе с остатками оболочки «Италии». Вскоре девять оказавшихся на льду аэронавтов, увидели далеко на горизонте столб густого черного дыма.

К счастью, при катастрофе на лед выпала часть продуктов и, самое главное, небольшая аварийная радиостанция, однако ее слабенькие сигналы были услышаны на Большой земле лишь почти десять дней спустя. Люди, обосновавшиеся в ставшей всемирно известной Красной палатке, оказались как бы в ловушке: они не в силах были спастись сами и не могли «навести» на свой лагерь спасателей. Поэтому решено было направить группу из трех человек к ближайшим островам архипелага Шпицберген (до них было около 100 км), чтобы сообщить о случившемся и организовать действенную помощь. В путь по дрейфующим льдам отправились итальянцы Цаппи и Марианно и с ними – швед Мальмгрен, вызвавшийся принять участие в опасном походе, несмотря ва сломанную при аварии дирижабля руку. А между тем о возможной катастрофе "Италии" заговорили задолго до того, как дирижабль покинул Милан.

Наверное, самым прозорливым был директор Института по изучению Севера профессор Самойлович. За его плечами уже было 13 высокоширотных экспедиций на Шпицберген, на Новую Землю, к другим островам и архипелагам Ледовитого океана, совместная работа с выдающимся русским полярным геологом Владимиром Александровичем Русановым, и ученого с таким громадным опытом не могли не встревожить планы Нобиле. Особенно намерение высадить группу в районе Северного полюса,  ибо неумолимый и непредсказуемый дрейф наверняка  увлек бы льдину Бог ведает куда, обрек бы людей на стопроцентную гибель. Понятно  поэтому, что именно профессор Самойлович возглавил поиски и спасение итальянской экспедиции после того, как с ней прервалась радиосвязь.

В СССР был немедленно создан Комитет помощи пропавшему дирижаблю и сразу же сформировано несколько спасательных партий на ледоколе «Красин», ледокольных пароходах «Малыгин» и «Г. Седов», на научном судне «Персей». Поразительное, однако, дело: среди многочисленных стран-спасателей почему-то не оказалось ведущих держав того времени – США и Великобритании. Двусмысленное поведение итальянских властей невольно наводило на мысль, что они действовали по принципу «чем хуже, тем лучше»» и из-за неприязни к Нобиле готовы были пожертвовать своими соотечественниками плюс еще двумя иностранцами.

Едва ли не самым удивительным стало то, что нашей стране вообще удалось снарядить спасательную экспедицию в высокие широты. Ледокол «Красин», например, не плавал перед тем полтора года, его топки были погашены, трюмы пусты, команда расформирована, и тем не менее за 4 сутки 7 ч и 47 мин корабль был оснащен и полностью готов к непредсказуемо долгому, опасному рейсу во льды. Причем – рейсу на спасение представителей совершенно иного, идеологически чуждого советским людям мира. «Мы идем на международное соревнование крепости нервов, выдержанности и настойчивости. Один факт нашего похода может в значительной степени способствовать успеху поисков Нобиле. Наша задача – благороднейшая из всех, какие могут выпасть на долю человека. Мы идем спасать погибающих, а вернуть человека к жизни – это  непревзойденное,  истинное счастье!» – так говорил тогда (и писал позже в своих книгах, посвященных красинской эпопее) начальник экспедиции Самойлович.

Лишь 3 июня молодой тракторист и страстный радиолюбитель Николай Шмидт из глухого костромского села внезапно поймал среди шумов и треска в эфире слабые сигналы бедствия из Центральной Арктики – их подавал из Красной палатки радист Бьяджи. После того как были точно установлены координаты льдины, к ней двинулись десятки судов под флагами разных стран, вылетели самолеты, приготовились к выходу на лед отряды спасателей на лыжах и собачьих упряжках. В общей сложности в операциях участвовало не менее полутора тысяч человек — ничего подобного еще не знала история Арктики.

Не обошлось, к несчастью, без жертв. Погибли при возвращении на родину три итальянских пилота, пропал без вести французско-норвежский экипаж гидросамолета «Латам», на борту которого находился и Руал Амундсен. Едва норвежец узнал о катастрофе и его спросили, будет ли он участвовать в  поисках,  он ответил:  «Без промедления!» и бросился на помощь к человеку, с которым за два года до того крепко разругался. (Конечно, спасал он не одного генерала Нобиле – во льдах бедствовали полярники, представители того великого клана, к которому принадлежал и он сам.)

Умберто Нобиле, узнав о гибели норвежца, нашел в себе мужество признаться вслух: «Он победил меня...» Побежденный, израненный, униженный командир «Италии» был вывезен из «лагеря Красной палатки» шведским пилотом, остальных спасли красинцы. Это произошло 12 июля 1928 года.

На ледоколе «Красин» (капитан Карл Павлович Эгги), спешившем на спасение экспедиции Нобиле, имелся трехмоторный самолет «юнкере», экипаж возглавлял известный полярный летчик Борис Григорьевич Чухновский. Во время одного из разведывательных полетов удалось обнаружить людей на льдине – несомненно, группу Мальмгрена; однако сгустился туман, и пилотам пришлось идти на вынужденную посадку. У машины оказались сломаны лыжное шасси и винты у двух моторов. Но храбрые и самоотверженные летчики дали на борт «Красина» подписанную Чухновским радиограмму, мгновенно облетевшую весь мир и ставшую исторической: «Запасов продовольствия две недели тчк Считаю необходимым Красину срочно идти спасать Мальмгрена».

В этой депеше оказалась единственная, но очень печальная неточность: на ледяном осколке в тот момент находились только двое, Цаппи и Мариано, – летчики ошибочно приняли за человека валявшуюся на снегу одежду. Когда на следующий день, 12 июля, «Красин» пришел в указанную точку, льдина с двумя людьми имела размеры 8x10 квадратных метров и уже через считанные минуты должна была прекратить свое существование! Обоих итальянцев подняли на борт, в тот же день «Красин» подошел и к Красной палатке, где находились еще пятеро. Потом моряки подобрали со льда экипаж Зухновского, подняли на палубу поврежденный «юнкере», после чего ледокол направился к Шпицбергену, где спасенных ждало итальянское судно.

Что же случилось с Финном Мальмгреном, молодым талантливым ученым-геофизиком, уже хорошо известным в арктическом мире? Этой загадке, судя по всему, предстоит навсегда остаться неразгаданной – слишком велик груз подозрений, возникших, едва лишь Цаппи и Мариано (последнему пришлось вскоре ампутировать отмороженную ногу) дали первые показания на борту «Красина». По их словам, через две недели после начала их похода по льдам Мальмгрен стал сдавать (он сильно страдал от болей в сломанной руке). В конце концов швед потребовал, чтобы его оставили во льдах умирать, – он не желал быть обузой для товарищей.

На первый взгляд в этом нет ничего необыкновенного, история Севера знает немало примеров такого рода. Однако красинцам сразу бросилось в глаза, что один из спасенных, Цаппи, выглядит куда бодрее, чем Мариано, к тому же гораздо лучше экипирован. Судовому доктору стало ясно, что крепкий, здоровый, отнюдь не изголодавшийся, судя по его виду, Цаппи на протяжении всего маршрута объедал и  обделял  других – Мариано и Мальмгрена. Оказался он к тому же пренеприятнейшей личностью. Чего стоит, например, его выходка на борту ледокола чуть ли не на следующий день после спасения. За обоими итальянцами трогательно ухаживал весь экипаж «Красина», особенно старался фельдшер Щукин. Однажды он обратился к своему пациенту со словами «товарищ  Цаппи», и тот  мгновенно среагировал на ломаном русском языке: «Я для тебя не товарищ, а господин Цаппи!»  Понятно что вряд ли можно испытывать симпатию к подобному субъекту, и все же это еще не основание выносить Цаппи и Мариано обвинительный приговор. Однако такое обвинение было выдвинуто уже тогда, и звучало оно куда как зловеще: бросили Мальмгрена во льдах умирать, а скорее всего убили и съели его. Последний вывод напрашивался сам собой – Цаппи категорически отказался от промывания желудка, на чем настаивали судовые медики.

Профессор Самойлович в книге «На спасение экспедиции Нобиле, не ушел от обсуждения этоговопроса, но решительно ответил на него каннибализма не было, группа Мальмгрена, уходя из лагеря в поход, имела месячный запас провизии, двое оставили третьего через пятнадцать дней. Значит, у итальянцев имелось еще достаточно продуктов, чтобы не прибегать к людоедству. Тут, правда, есть одна тонкость: о том, когда именно и в каком именно состоянии двое оставили третьего, мы знаем исключительно со слов Цаппи, Мариано предпочитал отмалчиваться. А можно ли безоглядно верить такой личности, как «господин Цаппи»?! И еще один штрих. В радиограмме, отправленной с борта «Красина» в Москву на другой день после спасения итальянцев, начальник экспедиции, рассказывая со слов Цаппи и Мариано о пережитом ими, о гибели Мальмгрена, сообщает: «Мариано был накануне смерти и завещал Цаппи съесть его, когда он умрет..."

Вот каковы загадки Красной палатки. Самоотверженность и трусость, высокие гуманные помыслы и низкое политиканство, верность и предательство – как во всякой истинной трагедии, они шли здесь рука об руку. И все-таки самое главное было сделано, люди спасены, красинская эпопея завершилась.   Впрочем, она вовсе не закончилась 12 июля – впереди были еще поиски исчезнувшего самолета «Латам», а также шестерых членов экипажа дирижабля, унесенных ветром вместе с остатками оболочки «Италии». Поиски, увы, безрезультатные. Зато, как бы попутно, красинцы оказали помощь германскому пароходу «Монте-Сервантес», который совершал туристический рейс в Арктику и получил тяжелые пробоины во льдах.

Лишь в октябре ледокол, сразу сделавшийся знаменитым, возвратился в Ленинград. На подходах к городу его встречал эскорт военных кораблей, над палубой «Красина» пролетали, приветственно покачивая крыльями, самолеты.

Краны в порту медленно склоняли «головы» перед проходящим судном, 200 тысяч ленинградцев стояли в тот день на набережных Невы и прилегающих проспектах. Звучали фанфары, под ноги моряков и летчиков сыпались цветы, гремело оглушительное «ура». Впервые вся страна торжественно встречала героев-полярников, как спустя годы – челюскинцев, папанинцев, экипажи Чкалова и Громова, а в 60-х годах – первых космонавтов. Начало традиции было положено именно тогда, в хмурый октябрьский день 1928 года.

А тем временем, в майские дни 1937 года, когда здесь высаживался первый в истории научно-исследовательский коллектив дрейфующей станции «Северный полюс».